Самая первая учительница арифметики была у нас молоденькая Зоя Павловна. При ней мы учились вовсю. Она называла меня «Дартаньянчиком», Тараса — «Атосом», а Репу — «Кибальчишем». Весь класс ее любил, не только мы.
Но однажды Зоя Павловна сказала, что скоро уйдет от нас, потому что хочет стать мамой. Она очень не хотела уходить из школы, но ее муж электромонтер сказал ей, чтобы она сидела дома и нянчилась с ребенком. Зоя Павловна пыталась ему мягко возразить, но ее муж сказал: «Все! И никаких гвоздей!»
И Зоя Павловна покорилась и ушла из школы.

О сердитом муже Зои Павловны нам рассказали девчонки, которые услышали, как о нем рассказывали уборщицы, которые слышали, как о нем говорили в учительской, после того, как о муже рассказала сама Зоя Павловна.
Второй учительницей арифметики стала у нас старая-престарая женщина Сусанна Ибрагимовна. Она была такая старая-престарая, что родилась еще при Царе и иногда засыпала прямо на уроке. Сусанна Ибрагимовна не выговаривала букву «р», а в арифметике это одна из главных букв. Попробуй, скажи без нее — «раз», «три», «четыре»? У Сусанны Ибрагимовны получалось —«газ», «тги», «четыге»...
Так мы с ней мучились, мучились... Домой ее отводили после занятий, девчонки уху ей готовили. Словом, совсем мы при ней разболтались, а на уроках хулиганили и играли даже в салочки. Наконец Сусанна Ибрагимовна ушла на пенсию и уехала к своему папе в город Пятигорск, где ее папа работал портным. Она очень скучала по своему папе, потому что была одинока и о ней некому было заботиться. О папе Сусанны Ибрагимовны мы услышали от девчонок, которые услышали, как о нем рассказывали уборщицы, которые слышали, как говорили в учительской о замечательном папе Сусанны Ибрагимовны.
После Сусанны Ибрагимовны у нас вообще долго не было учительницы арифметики. Учителя преподавали у нас по очереди, и у нас наступило «смутное время», как сказала баба Зина. Учителя менялись каждый день и плохо нас знали. Они не знали даже того, что к доске надо обязательно вызывать Зину Мурмуркову и ни в коем случае не спрашивать Муравьева. А знать следовало бы — ведь Мурмуркова была круглая отличница, а Муравьев даже свою фамилию писал с тремя ошибками «Моровьив». Они вызывали, не зная, и результат у них получался плохой, а от плохого результата у них портилось настроение, и они заставляли страдать весь класс, без конца давая дополнительные задания.
Две недели у нас преподавал стажер из педучилища Саша.
Но в конце второй недели, когда мы уже стали привыкать к Саше, он, решив блеснуть перед директором школы, задал нам решить такую задачу, что мы, как ни бились, решить не смогли. До конца урока оставалось десять минут, а решения все еще не было. Тогда директор школы попросил Сашу самому решить задачу и подробно рассказать нам о пути решения подобных задач в дальнейшем.
Саша начал решать и очень скоро решил, но неправильно. Его ответ не сошелся с ответом в учебнике арифметики за пятый класс. Саша побледнел, улыбнулся и снова начал решать и опять решил, но снова неправильно. В это время встала Зина Мурмуркова и сказала, задрав свой длинный красивый нос: « Я решила задачку! Все дело в том, что из трех ведер, в которых было молоко, и пяти ведер, в которых была вода, и шести с половиной ведер, в которых был керосин, нужно отнять полтора ведра с водой и прибавить три ведра керосина к ведру с молоком, и тогда все получится!»
Саша схватился за голову и убежал из школы. Девчонки потом рассказывали, что они слышали, как говорили уборщицы о том, что они видели Сашу, который теперь работал в пункте приема стеклотары и всегда неаккуратно давал сдачу, потому как не мог быстро сосчитать точное количество банок и бутылок.
После Саши к нам наконец пришел настоящий учитель Василий Варфоломеевич . Нам, мальчишкам, он сразу зверски понравился, а девчонки как-то скисли при виде Василия Варфоломеевича, и действительно, войдя в класс, он их даже взглядом не удостоил.
- Здорово! Орлы! – проревел Василий Варфоломеевич, и в его голосе мы услышали рокот барабана и звук золотой боевой трубы. - Ну, чего завяли, бойцы? Дружнее, дружнее знакомьтесь!
И мы начали знакомиться с Василием Варфоломеевичем.
Перво-наперво он рассказал нам весь свой основной боевой путь, про учебу в погранучилище НКВД, службу на границе, службу в N-дивизии, затем корпусе, о войне и сражениях в которых ему приходилось участвовать. Мы слушали затаив дыхание. Под конец урока Василий Варфоломеевич сказал :
- Главное, орлы, на войне – это глазомер! Без глазомера ты, считай, пропал за зря. Крышка тебе без хорошего развитого глазомера! И гранату ты бросить в цель хорошенько не сможешь, и орудие противотанковое навести прямой наводкой, и пулеметчик из тебя будет, так, одно название, что пулеметчик! Поэтому, орлы, будем главным образом отрабатывать глазомер, а арифметика пусть остается арифметикой, мы ее тоже назло всем недобитым врагам выучим!
Когда Василий Варфоломеевич закончил урок, мы все встали, грохнув крышками парт, и разом отдали ему пионерский салют.
Вот какой потрясающий учитель арифметики появился у нас в школе. Только девчонки на первых порах невзлюбили его: « Он,
- говорили они, - плохо одевается, так учителя не одеваются!»
А он, Василий Варфоломеевич, одевался что надо. Он пришел к нам в класс в кителе без погон, в широких брюках галифе и в начищенных сапогах сорок седьмого размера или больше. В кармане галифе у него лежал портсигар, сделанный из лично сбитого «мессершмитта», и пистолет парабеллум в виде зажигалки. Так что он мог дать прикурить кому хочешь…
Однажды утром Василий Варфоломеевич выстроил нас в шеренгу на пыльном школьном плацу, выровнял по росту – самого большого, меня, поставил впереди, а самого маленького Муравьева – сзади, и достал из штанов гранату. Граната была самая настоящая, железная, зеленая, но без взрывчатки, как потом объяснял Василий Варфоломеевич.
- Сегодня бойцы, будем учиться правильно метать боевую гранату и развивать глазомер! Всем ясно? Вопросы есть? Кто болен и не может выполнить поставленной задачи, выйти из строя… - сказал наш командир и раскрыл классный журнал.
Первым метал гранату Ананьев. Порядок был такой – ученик выходил из строя, отдавал честь, десять раз приседал, пять раз отжимался от земли, два раза обегал вокруг школы, ложился в окопчик ( ночью его отрыл сам Василий Варфоломееви) и метал гранату. Затем быстро вскакивал, вновь приседал и отжимался, а потом четко докладывал, на сколько шагов он кинул гранату.
Ананьев бросил гранату на десять шагов. За ним бросала Бадьянова, и она бросила на три шага, за Бадьяновой Васильчиков бросил на двенадцать, а сказал, что на тридцать шагов, за что командир с позором выгнал его из строя.
Наконец очередь дошла до меня, и я изо всех сил метнул гранату. Она полетела очень, очень далеко, шагов на сорок, вонзилась в стекло директорского кабинета и грохнулась прямо на стол, на гербарий из лично собранных и тщательно засушенных директором школы цветов и листьев. При виде страшной гранаты у себя на столе директор упал под стол и стал ждать взрыва. Но взрыва не последовало, потому что граната была пустая, как объяснял потом Василий Варфоломеевич.
На следующий день Василий Варфоломеевич пришел в школу в шинели и с солдатским мешочком за спиной.
— Ну что ж, бойцы, так уж получилось... Придется нам временно отступить, ничего не поделаешь... Уезжаю я, братцы, на другой фронт! А вы здесь крепко стойте! Глазомер развивайте! Особенно ты, Бадьянова, и ты, Васильчиков! Хвастовства этого меньше, шапкозакидательства, А ты, Василий, молодец! Отлично метнул эту пустышку...
И наш Василий Варфоломеевич, не оглядываясь и твердо чеканя шаг, ушел. Больше мы его не видели, только девчонки говорили, что слышали, как его видели уборщицы, когда отдыхали у своих родственников из Оренбурга, где он преподавал в маленьком техникуме физкультуру.
Долго мы еще вспоминали замечательного Василия Варфоломеевича. Долго играли в развитие глазомера и развили его до такой степени, что могли даже с закрытыми глазами кинуть что угодно и куда угодно и знать при этом, есть прямое попадание или нет. А через полгода вернулась к нам наша родная Зоя Павловна.
— Дартаньянчик... Атосик... Кибальчишек... — нежно позвала она нас, и мы, чуть не плача, примкнули всем классом к ее теплой материнской груди.