С той поры, как я начал глохнуть, меня преследует шум. Весь день и даже ночью. Доброе московское утро начинается с мусора.  Машина мусорщиков втискивается в узкий переулок, и воя начинает засасывать и опоражнивать наши бесчисленные отходы. Процесс занимает всего 10 минут, но, я уверен. что прошли годы. Наконец машина исчезает, появляются другие звуки. Бодрая орда дворников ( десять человек на одну метлу!)  весело визжа метут радиактивную пыль под окнами. Вместе с ними всегда визжат их дорогие жены, бесчисленные дети, бабушки и дедушки которых они вывезли из экологически голодной черной степи в гостеприимную до идиотизма Москву. Орут нереально долго, но наконец смолкают потому как хотят жевать.

Им на смену приходят суровые, молчаливые русские пролетарии. Приказано откопать, заменить и вновь закопать трубу, которую они копали год назад. Грубая уральская труба лежит на археологической глубине, и никому особенно не мешает, но… кому то надо. Рабочие хмуро улыбаясь, начинают копать. Им помогают бесчисленные отбойные молотки, пилы, сверла, болгарки, мощные стальные топталки и ковырялки,  которые визжат, воют и стучат мне в голову

В шуме и гаме незаметно проходит еще один мой бездарный день. Неистребимая и непонятная как бесконечность женщина зовет ужинать. Мы поглощаем куски борща, двух, трехнедельный студень, не чокаясь, морщась от наслаждения выпиваем бутылку и спим, спим, спим. Во снах я завидую древним мудрецам которые рыли колодцы в безводных пустынях, залезали на самое дно и глядели на черный квадрат Малевича или просто на черное звездное небо. Едкие слезы зависти, свинцовая дробь бесцельно прожитых дней давит на грудь, но опять кто- то на втором,  третьем, четвертом этаже пошел в туалет и мощно спустил воду. Всю ночь кричат чужие грудные дети. Они заранее не хотят жить в нашем суровом климате, а хотят в Испанию, где всегда синее небо и желтое как голова Иоанна на блюде солнце. Я тоже хочу в Испанию, но знаю, что мне как северному мужику в ней будет скучно. Я не кричу и одиноко лежу тихо.

Известно, что женщины как деньги, всегда необходимы вовремя. Моя прекрасная жена лежит поверх одеяла и храпит. Ее снежные ноги отражают свет холодных звезд, а бедняжка храпит. Раньше то она не храпела, а хрипела от страсти. Укрываю одеялом, но она тут же спихивает на пол, что-то злобно бормочет и храпит пуще прежнего. Мне всегда везло с женщинами и собаками. У женщин была прекрасная душа, у собак прекрасные глаза и нежные шелковистые уши.

Всю жизнь я прожил в бреду прочитанных книг. Я генерал бескровных сражений за свободу чтения и почитание литературных героев. Я скромен как абзац и мудр как многоточие. Мне жаль, что я так и не стал томиком стихов. Я хотел быть прочитанным и гордо стоять на книжной полке.  Брезжит рассвет, по заросшей народной тропе шаркает метла.